‘Еще та собака этот Никон, – писал протопоп Аввакум в одном из писем великомученице боярыне Феодосии Морозовой. – Ума с вершок, а злобы – у создания божия вызовет шок’.
В движении русских христов-миннезингеров Никон увидел смертельную угрозу для своей византийской иностранщины. В народе шла про него молва: ‘Чужой обряд исповедует – из Иерусалима, Рима, Константинополя и еще невесть откуда. А русский архетип предал забвению! Наших христов предает казням, последователей их гонит! Доколе несправедливость будет миром править? Страна наша избранная, призвана спасти мир, а здесь только ищейки и нечисть, воронье черное… Доколе плач и стенания будут оглашать мученицу Русь святую? Доколе зверю править нами?!’
Вступили в столкновение два духа: света и тьмы, белый и черный. Ничего общего между ними. Одни всецело руководствовались добром, благорасположенностью и любовью к человеку как наивысшей ценности, ставя целью бытия вохристовление и обожение. Другие в открытую исповедовали зло, прикрываясь традиционными аргументами: защита веры, отечества, церкви, империи, царского двора, национального православия…
Привлек Никон иерархов иосифлянского духа. Созвали тайный Черный Собор. Чернокнижные черти, черенбоховская нечисть, змеи подколодные вступили в сговор: как бы захомутать помазанника, надеть на него колодки и сослать в Сибирь на лесоповал, чтобы не вернулся… Сами справиться не могут – заслали шпионов-стукачей типа Ваньки-Каина, Сеньки Караулова или Шурки Косого. Те втерлись в доверие, поошивались возле сусловской паствы – заложили половину. А Иван Тимофеевич неуловим, если только сам не пожелает прийти на допрос и подвергнуться пытке. Провалился с треском злодейский заговор!
Иерархи внушили Никону, с какими словами приступить к царю, чтобы освободить Россию и мир от сектантского народного христа… На аудиенции с монархом Никон сетовал:
‘Царство погибает! Бога нашего библейского именуют сатаной и черенбохом. А нашу церковь византийскую ортодоксальную – проеврейской сектой. Нас – иудейскими агентами, иноземными шпионами. Ихние проповедники обличают черный треугольник Иерусалим-Рим-Византия. Называют ядовитым пятном на ризах русской истории. Говорят: у народа – свои ценности, непонятные светским и церковным властям. Должно русского духа распространять в Иерусалиме, Риме и Византии, а не привносить от них в наше отечество, губя его. Начало истории – Дух Святой. Другого привнесут – народ погибнет, Русь перестанет существовать…
В народе бродят толки, что были христы задолго до иудейского Христа. Мол, наш догматический ортодоксальный Иисус – выдуманный. Христос истинный был не иудеем, а благородного происхождения князем парфянским, и веры держался зороастрийской. И якобы тайная цель византийской церкви – не просвещать народ, а уничтожать архетип и традицию, расправляться с национальными светильниками, погружая страну и народ во мрак’.
Световые нестираемые скрижали
Для уничтожения поселений добрых людей царь Алексей Михайлович приказал снарядить карательные команды. Никон использовал любые средства из государственного арсенала. Настропалял священников, нанимал агентов, многие из которых были чужеземцами.
Народ сочувствовал христоверам, считал их национальными героями, богами и не принимал участие в гонениях. Не хотел сдавать своих волхвов, калик, полагая их драгоценными мужами. Только подлый низкий люд за деньги предавал властям добрых людей на мученичество.
Солдаты совершали разбойничьи набеги на деревни и на месте устраивали расправы. Вначале сжигали на публичном костре книги и музыкальные инструменты. Ходили по домам и арестовывали указанных агентами людей. Избивали батогами, плетками и пинали сапогами, надевали на них кандалы и колодки, отправляли на каторгу, убивали. А иных привозили в клетках в Москву и на лобном месте предавали смертной казни. Никон вешал, сажал на кол и сжигал добрых людей. Другого языка не знал.
И стоял плач по всей Руси. ‘Злодеи, гнев божий придет на вас! Недолго вам осталось на земле!’ – слышали каратели в свой адрес от доброго русского народа. Несломим архетип!
Сколько книг сожгли! Видимо-невидимо. Какие тома премудрые и фолианты пречудные ходили среди народа! Каждый христос оставлял по себе книги афоризмов, сентенций, изречений, чудес сотворенных и святых преданий. Свитки отображали духовный архетип Святой Руси – богородично-успенский, довладимирский период. А иные уходили вглубь времен, вплоть до гиперборейского Золотого Века – с перечислением имен добрых богов, добрых молодцев, богатырей и помазанников, сходивших на землю во спасение народа.
Были и книги премудрости – назывались Световые Нестираемые Скрижали. Многие страницы из них впоследствии были продиктованы о Иоанну и о Паисию на Соловьиной горе в XXI веке[1].
В народе шла молва: чудесные свитки воистину неуничтожимы. Их сжигают, а они внезапно появляются то там, то здесь. Бывало народ рыдает и вопрошает: ‘Как быть, Царица Небесная? Помазанников арестовывают и убивают, книги конфискуют и сжигают на наших глазах…’ И на следующий день во время радения на алтаре домашней церквушки появлялась Роскошная Книга, еще прекрасней той, что сожгли три дня назад. Огромная, едва ли не метр в высоту, украшенная драгоценными камнями, явно неземного происхождения. А какое благоухание от нее исходило! Вначале даже боялись дотронуться, начинали осторожно перелистывать и читать.
Если какая скрижаль окончательно исчезала, появлялся светильник из народа, исполнялся Духом Всеблагим и становился олицетворенной книгою. Отверзал уста и пересказывал вживую страницу за страницей, будто лежит рукопись перед ним, и читает ее драгоценным слушателям. Эти книги называли Минническими, Живыми Драгоценностями.
В ком мир и любовь – в том Христос
Много зла причинил Никон. Прежде совершали крестные ходы посолонь[2], а при нем стали ходить в противоположную сторону. Солнечный календарь заменил лунным. Гуманоид с летающей тарелки, сошел на землю, чтобы облекшись в статус первосвященника, уничтожать следы Доброго Бога и добрых людей на земле самым варварским, примитивным и нецивилизованным образом.
О Никоне шла репутация: если точит зуб и скалится на кого, тотчас уничтожает. Насылает тьму тьмущую проклятий и отправляет вооруженных солдат сжечь целую деревню, если в ней завелся калика перехожий, премудрый старец. Но боялся злодей гнева народного. Сопровождали его с полста воинов. Куда бы ни приехал – из кареты не выходил без большой надобности. Опасался обличений от кликуш и юродивых: слишком много темных дел на его совести.
Патриарх лично потребовал доставить к нему на допрос Суслова. Хотел крепко усовестить русского Христа. Сыпал цитатами, ссылался на святых отцов, пытался аргументировать и оправдывать гонения… Светильник молчал, как Христос на допросе у Пилата. Но потом стал предъявлять такие счеты, что волосы бы встали дыбом.
– В чем вы меня обвиняете?
– Ты, преступник, выдаешь себя за Христа, а в действительности ты – голытьба, абсолютная пустота.
– Какое зло я совершил пред Богом и людьми?
– Ты согрешил перед государством, церковью и народом.
– Вы говорите об абстрактных категориях. Какое зло совершил я перед народом? Спросите у него. А я скажу вам, какое зло вы совершили, действуя от лица ‘святой церкви’.
Никон обомлел. Пытался пойти в ответ войной, но язык отнялся – Пресвятая Богородица не позволила. А когда увидел Божию Матерь, стоящую за Иваном Тимофеевичем, вовсе свалился с кресла и закричал о помощи. Изо всех дверей посыпались служивые на помощь: не нуждается ли в медикаментах, не отвезти ли в госпиталь? Так закончился допрос.
Никон по сути впервые увидел христовера. Раньше только слышал. Читал краткое изложение учения и успокаивал себя катехизическими убеждениями: секта, хлысты, спятившие, развратные и пр. В лице Ивана Тимофеевича увидел живую святость, о которой не могло быть речи в конфессии, возглавляемой им. Святость такой силы, точно за ней – целые галактики и вселенные, не один, а тысячи богов. Момент его минутного онемения многого стоил. Добрый Бог продырявил никоновское сердце. Злодей потерял силу.
‘Душегубы, самозванцы, кровопийцы, изверги, – говорил о никоновских реформаторах Суслов. – Мир держится христами и богородицами. Обряды клерикальные – ворованные. Убив помазанника, окрадывают его учение и присваивают себе, а память о нем уничтожают. Внешние формы соблюдают, а духа несут вражьего и оставляют после себя мертвое поле.
Нелюди, злодеи с адского дна, слуги дьявола, змеи, ветвь раввинов, наследники тех, кто убили Христа’.
На диспутах с христоверскими светильниками богословы не могли привести ни одного серьезного аргумента. Схоластическая логика рассыпалась в прах перед океаническими потоками премудрости, исходящей из уст русских помазанников. Христоверы цитировали множество исторических книг, неизвестных священникам. Фарисеи вопрошали:
– Откуда вам известно подобное? На какие источники ссылаетесь, не пройдя наших школ, семинарий и академий?
– Зачем ваши школы? – отвечали старцы. – Мы храним тайную древнюю традицию. Наша премудрость записана на небесных скрижалях, передается из уст в уста и от сердца к сердцу. Благодатью Духа освящается. Когда водим карусели-хороводы, Дух Всеблагой переходит от подвижника к другому, внушая добрые мысли и подавая ключи победы над злом.
‘Премудрость знает, как уловить дракона в ловушку’ – любимая фраза Суслова. Одного помазанника убили – десять христов появилось, как на поле битвы. Одну книгу сожгли – в десяти вариантах открылась! Чем больше власти прибегали к репрессивным мерам, тем вдохновеннее ширилось движение христоверов. Охватывало не только монастыри, но и целые города.
Черенбоховским приспешникам оставалось одно: сжигать, убивать, проклинать, стирать с лица земли. Другим языком дракон не владеет.
В отчаянии Никон пришел в покои Алексея Михайловича: ‘Царь, тебе надлежит твердой рукою и державной властью, данной свыше, сделать свой выбор…’
Алексей внимательно выслушал патриарха и сказал: ‘Русские цари любили слушать правду из уст юродивых и исправлялись. И я хочу лично встретиться с Сусловым. Пусть проповедует, и даже обличает’.
Никон: ‘Имей в виду, царь, что сектанты восстают не только против меня, но и против царской власти. Подрывают устои государства, запрещают службу в армии, отрицают учреждения и веками установленный порядок Московского царства. Вначале пойдут с вилами и лопатами на нас и уничтожат до одного. А когда опустеют церкви, поднимут всероссийский бунт и возьмутся за тебя, царь’.
Никон в ярости называл Иоанна преступником, еретиком, сектантом. ‘Если отпустить на свободу, пол-России обратит!’ Рычал от злобы, требовал предать Иоанна страшным пыткам и лютой казни. Алексей недоумевал: ‘Что злого сделал тебе этот человек, полагаемый святым в народе? Как простой смертный может причинить столько зла главе церкви?..’
‘В ком живет Христос? – глядя в глаза патриарху, спрашивал царь. – В патриархе или в отщепенце? В царе или в юродивом?’ И отвечал на свой же вопрос: ‘В ком мир и любовь – в том Христос’.
Не стерпел царь никоновой злобы, отправил патриарха в ссылку. А следствие поручил боярину Морозову, своему ближайшему другу и советнику.
Придворные летописи искажают ситуацию в семье Морозова. Якобы боярин был против старообрядцев, на стороне Никона и царя, а боярыня тяготела к расколу и стала мученицей как ученица протопопа Аввакума.
Морозов не успел задать Ивану Тимофеевичу и одного вопроса. Увидел русского Христа и исходящее от него сияние – и пал к его ногам. Навсегда запечатлел его образ во внутреннем. Только потом спросил: ‘Что же мне делать, старче христе? Если, будучи первым советником царя, доложу, что обратился – разоблачат меня одежд богатых, лишат собственности и велят пытать раскаленными прутьями. Замучают семью. Как быть?’
‘Не бойся ничего, – отвечал старец. – Правда не нуждается в защите. Действуй по внушению Духа, и как совесть подскажет’.
После нескольких бесед с Иоанном боярин Морозов пришел в полное ошеломление. Воспринял учение, запечатлел его чуть ли не дословно и приходя по вечерам к своей супруге, излагал его. Боярыня Феодосия, выслушав с трепетом мудрые афоризмы и притчи Ивана Тимофеевича, заключила: ‘Об этом один к одному учили наши староверы, свято блюдя народную архетипическую традицию. Никакой разницы между протопопом Аввакумом и Иваном Тимофеевичем!’
Боярыня написала протопопу про Суслова, и тот благословил. Стала христоверкою, последовательницей Ивана Тимофеевича Суслова в большей степени, чем староверкой, ученицей великого протопопа Аввакума. Морозов тайно покровительствовал христоверам. Покрывал их скиты в Киеве. Не давал подвергать людей добрых арестам и пыткам…
Государю Морозов доложил: ‘Суслов не преступник, а избранник из народа! Не судить его должно и смертной казни предавать, а славить!’
В растерянности царь пишет Никону. Тот взбунтовался: ‘Я восстановлю всех православных на Руси против тебя! Объявлю народу, что царь впал в прелесть, и тебя самого будут судить!’
Испуганный Алексей принялся издавать законы один другого страшнее: казнить, конфисковать, сжигать, проклинать, ссылать на каторгу, отрезать языки проповедникам и рубить руки музыкантам (практика римской инквизиции по расправе с западноевропейскими миннезингерами).
Передал Суслова князю Одоевскому, известному своим фарисейством. Тот иосифлянским духом возненавидел кроткого агнца. Каким только пыткам его не подвергал! Поджаривал пятки на углях, прижигал тело, подвешивая на металлическом пруте. И подло заглядывал в глаза: ну как?.. После длительных пыток архиереи решили: коль называл себя христом – предать соответственной казни.
Иерусалимская Голгофа на Красной площади
…Три дня и две ночи на кресте русский христос молился о врагах и обо всем мире. Четыре стража – по двое справа и слева – следили день и ночь, чтобы не сошел с креста. Вокруг злорадствовала толпа в черных рясах… Голгофа иерусалимская повторилась на Красной площади. А поодаль стояла богородица Елевферия и обливаясь слезами молилась о Возлюбленном…
В первую ночь, как кровь ручьями полилась из тела русского христа, бешено задвигались стрелки кремлевских курантов – словно переместилась мировая ось. Туманом покрылась центральная площадь Москвы. Вышел некто из толпы и сказал: по велению царя должно собрать кровь распятого. Подошел, подставил чашу у подножия креста и последние капли крови стекали в простой глиняный сосуд… Позднее чаша была передана матушке Елевферии. Кто был этот воин или молодой купец? Ангел, быть может?..
На третью ночь матушка Елевферия Духом Святым усыпила стражников. Сняла Ивана Тимофеевича с креста – приняла на руки, как Пиета с двумя женами-мироносицами. Облекла в мироточивую плащаницу, переданную Суслову при посвящении Данилой Филипповым, унесла и выходила.
Вновь вышел на проповедь бесстрашный Иван Тимофеевич. Исцелял, причащал своею же мирровой кровью – христос второголгофский, усопший и проснувшийся, победивший смерть и сошедший с креста.
Спустя десять лет повторно арестовали. Не могли стерпеть архиереи, что народ валом валит за христоверческим гением. Живой помазанник – гибель их конторе.
Вновь избиения, пытки, венец на чело из колючей проволоки… Распяли на том же месте (!). Мало того – кожу с живого содрали! Поставили пятьдесят стражей, по 25 с каждой стороны. Зорко смотрели. Ночью беспрепятственно подошли к Распятому матушка Елевферия и три сестры-сподвижницы – Анна, Вера и Матрена. Две сделали из своих рубашек белое полотно, а третья несла оригинальную плащаницу христову, невесть каким образом оказавшуюся у Елевферии. В нее облекли окровавленного Ивана Тимофеевича и возблагоухал.
Мирровое облако пошло по площади и по всей Москве. Плащаница прилипла к телу великомученика, стала новой кожей, преображенной плотью. Не просто христос – умноженный. Христос христов, больший иерусалимского. Как царь, сошел Иван Тимофеевич с креста и скрылся.
Богоматерь дает Христу по рождении земное тело, а по снятии с креста облекает в плащаницу и дает тело бессмертное. Великая мистерия, равная воскресению разорванного на куски Осириса. Русская Голгофа!
Проходит несколько лет. Слава Иоанна Суслова растет. По всей Руси гремит молва о том, что Христос был распят и сошел с креста!!! И чудотворит, и причащает из чаши своей же крови, и своею же плотью насыщает… В третий раз его арестовали, пытали и приговорили к смерти на том же месте. Иоанну было открыто заранее. Не однажды, рискуя жизнью, никем не узнанный приходил на Красную площадь и целовал место, где был распят и где вновь предстоит быть распятым.
Третья Голгофа была еще более уникальной. Злодеи торжествовали. Теперь не пропустят мамы-богородицы с плащаницей. Теперь-то добьются своего! Красная площадь наводнена стражниками – несколько тысяч. Народ гудел: одни за, другие против.
На второй день распятия Иван Тимофеевич взмолился к Отцу своему небесному: ‘Отче, больше не могу! Забери меня, забери меня…’ И когда произнес эти слова, сама Богородица явилась в покои царицы Натальи Кирилловны, беременной Петром I, и повелела освободить русского христа. Сказала строго: ‘Если не сделаешь так, погибнет наследник. Царь не простит тебе, сошлет в монастырь, и страшные бедствия придут на Россию’.
Не посмела возразить Царице Небесной царица земная. Не спросившись государя, позвала слуг и велела прекратить казнь. Ивана Тимофеевича, в третий раз замученного, сняли с креста. Вновь матушка Елевферия с верными сестрами облекли его в плащаницу и унесли…
После третьего распятия и воскресения ушел в затвор. Трижды распятый (живого места на нем не было), с содранной кожей, свыше облеченный в плащаницу иерусалимо-соловьиногорского Христа, пребывал в иных – бессмертных телах.
Великую славу обрел в народе, особенно среди монахов и монахинь. В Белой Зале Небесных Скрижалей хранится список афоризмов, притч, сказаний, заповедей и премудрых советов, данных им за 70 лет мессианистического и пастырского служения… Больше ста лет жил русский христос, после чего вознесся на небеса. Тело осталось на земле и замироточило. А дальше… начинается страстно́е его мощей.
Похоронили Ивана Тимофеевича с почестями в московском Иоанно-Предтеченском монастыре, где учениками Суслова были игумен и монахи. Тотчас на могилке начали твориться чудеса, исцеления, мирровые благоухания… И такая слава по всей Руси разнеслась от его гробницы, что императрица Анна велела выкопать мощи, сжечь и развеять прах по ветру. Так-то ценила христов имперская власть в сговоре с ритуальной мафией! А мощи помазанника вновь являлись то там, то здесь…
Как не наречь его русским богом? Иван Тимофеевич, в час перехода духом восхитившийся на небеса, а плотью на земле мироточащий, достоин быть причислен к величайшим христам. Вечно царствуй, Иван Тимофеевич, на Святой Руси!
Славен русский христос
Иван Тимофеевич Суслов
в сонме соловецких отцов златоустов!
Трижды распятый на кремлевской стене,
облеченный в белую плащаницу.
Слава бессмертным богам,
девственным рыцарям и лицарисам!
Приказ замучить до смерти и трижды распять Ивана Тимофеевича отдавал ничтожный правитель Алексей Михайлович. Но вышло так, что русский Христос помог Алексею освободиться от соперника, претендовавшего на приоритет церкви над государством (папоцезаризм). Если бы не допрос Никоном Суслова – патриарх оставался бы в силе и мог сломать русского царя. Таковы абсурды и нелепости не только в русской, но и мировой истории, которые скрываются под однозначными парадигмами, преподносимыми исказителями-летописцами.
Втайне, в предсмертных думах, незадолго до ухода и ожидающим его страшным судом за величайшее содеянное преступление Никон… завидовал Суслову. Ему бы такое бесстрашие, авторитет и любовь в народе.
‘Вроде бы помазанник не употребляет ни малейшего насилия, не издает приказов, не служит ритуальных отправлений – а какую любовь снискал в народе! Люди готовы пойти за него на смерть. А меня, патриарха, спасителя русского ортодоксального православия, кто всерьез оценит? Мнение обо мне сложилось как о римском агенте, дьявольском реформаторе, пожирателе плеромы святого православия, убийце святых и губителе веры…’
В таких тяжелых думах пребывал в ссылке патриарх Никон. Царь в последние годы потерял к нему интерес. А слава Суслова на многие годы пережила его палача.
Архетип России – добрых людей
Русь с ортодоксальными храмами и колокольнями – чужеродная и привнесенная. Наша Русь-матушка – исхожена вдоль и поперек, каждая пядь земли полита кровью народной, наполнена мощами благовонными, сказаниями красоты дивной да целительными средствами для возрождения счастливой жизни. Во Христе спасается русский народ – самобытном, национальном, из глубин архетипа.
‘Архетип России – добрых людей’, – настаивал Иван Тимофеевич. И мало кто смел ему перечить. Возразивший тотчас исполнялся супротивным духом и начинал в прямом смысле злобствовать.
Архетип хранит отечество. Зло не может ему навредить, как бы ни ярилось и ни ополчалось против людей божиих. Русский Христос носит в сердце сумму всех небесных добродетелей!